Война магов - Страница 53

На третий день, уверившись в том, что начальный урок усвоен, Андрей перешел к более трудной науке: слаженным действиям в строю.

— Коли ты один, — вещал он, прохаживаясь перед строем с пищалью в руке и бердышом за спиной, — дерись так, как тебе удобнее. Коли вас сотня или две, действовать надобно слаженно, дабы больший урон нехристям нанести, да и себя от гибели глупой оборонить. Первая сотня, выходите вперед. Ну-ка, в пять шеренг перестройтесь!

Он подождал, пока стрельцы выполнят команду, после чего продолжил:

— После того как вы залп дадите, весь жребий, вся картечь, что в стволы забита была, в тела первых рядов ворога вашего войдет, да там и застрянет. Первые упадут — да ведь за ними другие наверняка окажутся. Посему как поступать нужно? Вот вы рядами стоите… Как нехристи на сто сажен доскакали — первый ряд залп дает и тут же на колено опускается, пищали кладет и бердыши подпятниками в землю, лезвиями вверх ставит. Второй ряд до трех считает, тоже залп дает и на колено опускается. Потом третий ряд стреляет, четвертый и пятый. Все ясно? Не всем разом палить, а вкруг, посменно. Выстрел — и тут же убирайтесь, чтобы другим не мешать. Теперь пробуем. Только по-настоящему порох не жгите. Произносите: «Бах!» — и садитесь. Всем все ясно? Ну тогда начали. Первый ря-ад… Огонь!

Тут же выяснилось, что все не так просто. Под дружный хохот наблюдавших со стороны сотен первая стала исполнять все вкривь и вкось. Кто-то после выстрела забывал садиться, кто-то орал свое «Бах!» раньше времени, иные путали пищали и бердыши. Однако за полчаса Андрей кое-как натаскал вояк на правильные действия, потребовал повторить их уже всему стрелецкому полку — и оказалось, что все прочие ратники ничуть не умнее первой сотни. Впрочем, дрессировка — великое дело. К сумеркам вольнонаемные бойцы знали свое дело достаточно четко. Если не умом понимали — то, по крайней мере, в руках и ногах умение закрепилось.

Вокруг Казани тем временем продолжались схватки. Двадцать седьмого августа ногайцы попытались повторить вылазку — но на этот раз их ждали и отбили почти без потерь. Османские наемники угомонились и теперь ограничивались только стрельбой по русским работникам со стен. Двадцать восьмого августа мастера дьяка Выродкова уже устраивали прочные туры — делали накаты над огневыми позициями, засыпали землей стены. Двадцать девятого осадные крупнокалиберные пушки дали по врагу первые залпы.

В Арском лесу дела обстояли хуже. Заловить кого-либо князю Горбатому-Шуйскому там не удалось, а вот его сотни несколько раз попадали в засады и несли потери. Вдобавок ко всему, Япанча со своими воинами попытался напасть на царскую ставку. К счастью, его всадники напоролись на татар Шиг-Алея. Казанцы, верные клятве, больше часа отчаянно рубились с казанцами-предателями, и последние, потеряв почти тысячу человек, предпочли уйти обратно в чащу. Помимо этих схваток, татары Япанчи время от времени вылетали из своего зеленого укрытия, забрасывали стрелами лагерь Большого полка, рубили тех, кто отошел слишком далеко от своих, и тут же удирали обратно. Потери от наскоков были не очень серьезные — но постоянное ожидание атаки и днем, и ночью выматывало русских ратников, не давая ни поспать нормально, ни просто отдохнуть после службы в сапах и у туров.

Тридцатого августа, рано поутру, князь Сакульский поднялся в седло и вместе с одетыми в броню холопами поскакал в ставку воеводы Большого полка. Сильную охрану Зверев взял не для престижа — Пахом не отпускал господина даже на шаг без охраны и полного вооружения. Андрей же после последнего приключения особо не протестовал. Война есть война. Никогда не знаешь, в какой миг она попытается отнять твою единственную жизнь.

Князь Воротынский проживал не в трофейной юрте, как Андрей, а в просторном шатре, растянутом на семи столбах и с двумя крыльями-приделами. При желании сюда можно было вместить человек пятьсот. Или, если сильно не тесниться, с отдельными постелями и местом для вещей — минимум две сотни. Впрочем, свита вместе с холопами у воеводы наверняка составляла где-то человек сто.

Внутри, несмотря на жару, горел очаг, пахло полынью и ладаном. Полынь — понятно, от комаров. А вот зачем воеводе понадобился ладан — неясно. Для пущего понта, что ли? На коврах возле низкого достархана сидели бояре и князья, иные держали кубки, иные довольствовались наколотыми на ножи кусками мяса. Все были без церемоний — то есть без шуб. Только в панцирях или поддоспешниках.

— Вы только гляньте, други, кто почтил нас своим вниманием! — то ли шутя, то ли всерьез поразился Михаил Иванович. — Сам князь Сакульский, Андрей Васильевич! А я уж думал, вознесся совсем, прежними знакомыми брезгует!

Михайло Воротынский поднялся со своего места, подошел к Звереву, обнял, проводил к столу:

— Прошка, кубок неси и вина бургундского гостю дорогому! Дозволь тебе кусок выберу сочный с опричного блюда. Да ты садись, садись, в ногах правды нет. Поверите, нет, други, сего отрока еще в малые лета я в сече возле Острова приметил. А и как не приметить, коли он в одиночку, токмо с холопами да несколькими огнестрелами, почитай, полторы тысячи ляхов положил! Я тогда государю клялся, что знатный из него боярин получится. И вот, гляньте! Князь! Воевода! Любимчик царский.

— Да какой из меня любимчик? — отмахнулся Зверев. — Только-только из опалы вышел, под команду неучей-простолюдинов дали.

— Э-э, князь, кто из нас под опалой не был! — отмахнулся Воротынский. — Я в твои годы уже в ссылке побывать успел. Что до ратников твоих, то ведь не тебя под них — их под тебя отдали. Позора в этом нет. Зато полтораста сотен — войско немалое. Не всякий опытный воевода такое поводить успел.