Война магов - Страница 85

Рындами при дверях стояли бояре Аскольский и Диров из братчины. Это радовало — значит, власть дьяка Кошкина еще не кончилась. Правда, на несколько ступеней ниже маячили пятеро незнакомых вояк. И это уже тревожило. Так что десяток холопов за спиной гостя оказались весьма кстати.

— Здрав будь, княже, — кивнули Андрею рынды, с боярином же они по очереди обнялись. Дисциплина среди телохранителей, судя по всему, хромала на все четыре ноги.

Вслух князь, правда, ничего не сказал. Дождался Василия Ярославовича, вошел внутрь, миновал гостиные и боярские горницы, повернул на половину царских покоев — но в думской светлице дорогу ему преградили семь служивых в дорогих суконных ферязях, шитых золотом и самоцветами.

— Вы куда, добры люди? — решительно положили они ладони на рукояти сабель. — Далее никому ходить не велено.

— Это кто вам такое сказал, ребята? — громко хмыкнул Зверев и тоже сдвинул вперед рукоять клинка.

— Недужен государь, княже, — узнал Сакульского крайний из бояр. — Не велено тревожить. Никому. О том и писарь его Адашев сказывал, и боярин Иван Кошкин то же повелел, и царевна Анастасия просила, и князь Владимир Андреевич повелел.

Список оказался исчерпывающим на все случаи жизни. И для подьячих из приказов, и для просителей, и для родичей, и для бояр, и для верных людей, и для изменников. Рынды, что за спинами этих «патриотов» охраняли двери покоев, Андрея и его отца наверняка бы пропустили — но до рынд еще следовало дойти. Прорваться… Но не затевать же сечу в царском дворце? К тому же служивых и обвинить толком не в чем: они выполняют государев приказ, помогают покой царский стеречь.

Похоже, и сторонники, и противники князя Старицкого имели твердое указание чужих к месту событий не допускать. А потому в покои не попадал никто вообще.

Князь Сакульский отступил, немного подумал.

— В Грановитые палаты у государя отдельные двери имеются. Пошли, авось там больше повезет.

Они вернулись к царским дверям, свернули влево, вошли в золотую светлицу — и неожиданно оказались в гуще довольно тесной толпы. Князья, бояре, иноземцы, чернецы роились, подобно пчелам, ожидающим появления новой матки. Раз государь причастился и исповедался, это означало, что уже не дни — часы его сочтены.

— Стервятники, — пробормотал Зверев, пробираясь вперед.

— Андрей Васильевич! — узнал князя низкорослый седобородый боярин. — Какая радость! Давненько вас не видели. Княгиня Ефросинья Федоровна тоже не раз о тебе справлялась. Доблестью твоею поражалась, желала лично лицезреть. Дозволь, я тебя, Андрей Васильевич, ныне же ей представлю?

Зверев заколебался, оглянулся на отца.

— Княгиня Старицкая, мать Владимира Андреевича, — шепнул боярин.

Это объясняло многое. «Потенциальный противник» предлагал провести переговоры.

— Конечно же, и я о княгине много хорошего наслышан, — галантно кивнул Зверев. — Буду искренне рад познакомиться.

— Прошу, прошу, — обрадовался седобородый, сопроводил Андрея до Царицыных палат, отворил перед ним дверь и тут же закрыл, отсекая снаружи всю княжескую свиту.

— Княгиня Ефросинья Федоровна? — Зверев приложил руку к груди, склонил голову: — Какое счастье лицезреть столь прекрасную и мудрую женщину.

Он вежливо улыбнулся и наконец-то взглянул на мать своего самого лютого врага.

На вид ей было немногим больше сорока. Румяная, дородная клуша в тяжелом парчовом платье и с жемчужной понизью в волосах. Золото, самоцветы и серебряное шитье, покрывавшее одеяние, весило, пожалуй, не меньше пуда и без труда сдержало бы скользящий сабельный удар. Кроме милой леди, здесь находилось еще четверо бояр — все в дорогих ферязях и шелковых рубахах. Не чета увлекшемуся рясой государю.

«Надо же, они уже обосновались в Царицыной палате! Спасибо, хоть на трон свою попу еще не опустили».

— Я вижу, ты с дороги, княже? — склонила в ответ голову женщина. — Подходи к столу, подкрепись с дороги, выпей вина. Зима ныне холодная, ветер, сырость в нетопленных углах. Вот и государь наш захворал… Вино, вино от простуды хорошо спасает. Налей гостю, Афанасий Семенович!

— Благодарствую… — Андрей принял налитый до краев кубок, поднес к губам, несколько секунд подержал и поставил обратно на стол. Он слишком любил жизнь, чтобы проглотить хоть что-то из рук Старицкой свиты.

— Наслышаны мы про деяния твои преизрядно, — взмахнув веером, продолжила княгиня. — Про мужество в битвах казанских, про Тулу, про старания иные. Болит наше сердце за то, что труды твои оценены не по достоинству. Мыслю я, отныне и жалованье твое служивое втрое увеличено будет, и удел возрастет достойно роду и чести твоей.

— Приятно слышать, — не очень поняв, к чему идет речь, кивнул Андрей.

— Ты, видно, знаешь, Андрей Васильевич, какая беда постигла нашу семью… — Княгиня уронила веер, позволив ему повиснуть на украшенном бисером шнурке, и промокнула уголки глаз батистовым платочком. — Нас покидает мой племянник, государь наш любимый. По сему поводу бояре думные и князья знатных родов порешили, что брату его, Юрию, стола московского доверить нельзя. Слаб умом царевич и памятью. Сие и родичи его ближние признают. Вот грамота князя Дмитрия Палецкого, свата государева, тестя Юрия, что против совета сего он никаких возражений не имеет и согласен, чтобы на прожитье достойное удел семье выделен был, и более ничего не просит и не желает. — Ефросинья Федоровна не просто покрутила в руках свиток, но и протянула его Звереву. Видимо, не опасалась, что он захочет удостовериться в ее словах. — Брат же двоюродный царя, Владимир, сын мой, и знатен, и умен, и воспитан достойно. Посему правителем всея Руси князь Старицкий ныне избран. Желает он от тебя столь же ревностную службу видеть, каковую брат его Иоанн лицезрел, и клянется вознаграждать ее достойно. Награды же, государем прежним тебе подаренные, он с радостью признает и едва помазан будет, еще более тебя вознаградит…